Два месяца он был евреем

Антисемитский мейнстрим
Легко догадаться, что речь идет о «Джентльменском соглашении» Элиа Казана — одной из трех (!) картин, снятых им в 1947 году. Этот фильм принес режиссеру и первого его «Оскара», из трех. Тем, кто посмотрит этот фильм сейчас впервые, он покажется наивным — как и значительная часть лучшей голливудской кинопродукции тех лет. Но и сегодня, особенно в контексте текущих событий, он выглядит достойным не только благодаря Грегори Пеку, снявшемуся в главной роли. Хотя Пек мог украсить любое кино, тем более такое, про красивую жизнь: богемные вечеринки в клубах сигаретного дыма, любовно выстроенные интерьеры ар деко, открыточный черно-белый Манхэттен, от которого глаз не оторвать.
Это, повторюсь, далекое от совершенства кино — прямолинейное, местами пафосное, как политический плакат. И сценарий не идеален — иные реплики напоминают лозунги. Но часто лозунги хочется повторить, настолько они к месту и всегда ко времени. И достоинства фильма явно перевешивают слабости. Главный его выигрыш в том, что при всем несовершенстве картины — но не картинки, она оказалась свидетельством — смелым, важным, уникальным. И небывалая по тем временам смелость авторов считывается с первых кадров, как только становится ясно, о чем речь. 
А речь идет об антисемитах и антисемитизме, бывшем в те годы в Соединенных Штатах Америки, как выясняется, не чем-то из ряда вон выходящим, а вполне мейнстримом, принятым на вооружение массами и находившим понимание в верхах. Это действительно было, несмотря на недавний Холокост, о котором тогда знало не так уж много людей — и не знали те, кто не стремился узнать. 
«Я попросил его написать серию очерков об антисемитизме, раскрыть эту тему», —рассказывает издатель респектабельного нью-йоркского журнала Джон Минифи о своем новом приобретении — успешном калифорнийском колумнисте Филиппе Скайлере Грине, которого он зазвал в Нью-Йорк, обеспечил жильем и замер в ожидании нетленных шедевров. Грин, в свою очередь — недавно овдовевший красавец и набирающий известность журналист — воспользовался приглашением издателя, чтобы на новом месте начать новую жизнь. Вместе с сыном, младшим школьником, и матерью он приезжает в Нью-Йорк. Зритель застает всех троих у входа в «Сакс».

Щекотливая тема
Тут надо сразу внести ясность: никто из задействованных в первых сценах персонажей не еврей. Ни издатель Минифи, ни его миловидная племянница Кэти, которая, собственно, и подкинула дяде идею материала, рассказав про несправедливо выгнанного на пенсию учителя-еврея. Сразу становится ясно, что Кэти предстоит составить Филиппу пару. Ее сыграла Дороти Макгуайер — и оба они, вместе с Грегори Пеком, были удостоены за этот фильм номинации на премию Киноакадемии. А получила его (как и «Золотой Глобус»), вместе с режиссером, за лучшую роль второго плана Селеста Холм. В самом деле отличная актриса, чуть позже она снимется у Манкевича в выдающемся фильме «Все о Еве» (1950) и сыграет в «Высшем обществе» (1956), где появится на экране вместе с Фрэнком Синатрой. А тут она журналист: ее героиня работает в том же журнале, редактирует отдел моды. Как всякая женщина на ответственной позиции, имеет мужской характер, и как хороший журналист, говорит правильные слова. По сути, она и есть главный агент режиссера в его борьбе с антисемитами. 
Итак, Фил Грин должен писать щекотливую тему. Его метод прост — собирая материал о рабочих-переселенцах, он переодевался в копеечный прикид, покупал допотопную развалюху, которая была еле на ходу, и кочевал с места на место, общаясь с временными товарищами по несчастью. Фил Грин спускался в шахту, чтобы писать о шахтерах. Если бы понадобилось писать о летчиках, научился бы летать, но пришлось писать о евреях. И он становится евреем — на время, не навсегда. Пары месяцев хватает, чтобы он почувствовал на себе иудейское бремя. Уборщик, и тот пытается помешать ему, арендатору роскошной квартиры в квартале от Пятой авеню, поменять фамилию на почтовом ящике с Грина на Гринберга — намекает, что Гринбергу такую квартиру ни за что бы не сдали: еврею тут не место. Как будто нечаянно Грин проговаривается за обедом в офисе, упоминая свое еврейство, и через полчаса вся редакция в курсе, а потом и все вокруг.
Фил недоволен темой, считая ее изначально обреченной. Но сын-школьник спрашивает, что такое антисемитизм, и отец вынужден объяснить. 
— Кто-то не любит католиков, а кто-то — евреев, — начинает он издалека.
— А нас все любят, мы ведь американцы, — отвечает ребенок. 
— Можно быть американцем и католиком, американцем и протестантом, американцем и иудеем, — теряет терпение Фил, — Одно дело страны — они отличаются друг от друга флагом, языком. А другое дело вера — католическая, иудейская… Это не имеет никакого отношения к флагу или маркировке самолета. 
Герой (и режиссер) правда так думал — государство Израиль было создано лишь через год. «Я стану евреем, я проживу так шесть недель, полгода, год. Я напишу материал, я даже придумал название: «Я полгода был евреем». Я просто скажу, что я еврей, и посмотрю, что из этого выйдет».
Легко сказать. 

Памфлет как основа сюжета
Этот фильм, напомню, больше похож на памфлет, чем на драму. Никто не стремился усложнить характеры или хотя бы правдоподобно изобразить любовь. Но мы миримся с этим ради благой цели сказать правду — и чего греха таить, услышать слово «еврей», которое в те годы с экрана не звучало.
Время от времени в кадре возникают и евреи — некий великий ученый, профессор Либерман, в чьем облике можно уловить намек на Эйнштейна («Престижным считается не быть евреем. Поэтому нам приходится оставаться евреями»). Секретарша, изменившая фамилию, чтобы устроится в журнал. Когда-то она пыталась найти работу под своей настоящей фамилией, но получила отказ, а с выдуманной фамилией — взяли. Эта ситуация знакома каждому, кто вырос в СССР, но скажи нам тогда, что подобные же вещи, пусть и не в том объеме, пережила Америка, — кто бы поверил?
Перед евреем Грином закрываются двери, прежде открытые для христианина. Он больше не может остановиться в отеле «для приличных людей» — нет, никто не указывает на происхождение, просто внезапно не оказывается свободных комнат. Ему указывают его место, когда кто-то в баре упоминает фронт — война всего два года как закончилась. Вопрос «А вы были в пресс-бюро?» выводит Грина из себя — собеседник решил, что как еврей, он наверняка не воевал. И натужно извиняется: «Не поймите меня неправильно». Все развивается как по нотам. Рыдающий сын приходит домой — мальчишки во дворе не приняли его в игру, обозвав порхатым жидом. Неловко прощается врач, пришедший к матери Грина. Грин спрашивает, имеет ли тот что-то против доктора Абрамса из больницы «Маунт Синай», а врач советует других. Да, сегодня смешно это слушать, но мы попали в 1947 год, в котором лишь после настойчивых вопросов Грина врач отвечает: «Да, он хороший и надежный, и не затягивает прием, в отличие от других…». Кого? Конечно, в отличие от других врачей-евреев. 
Как часто мы слышали подобные вещи в детстве, юности! Да и потом — как забыть. «А она за еврейчика вышла». «А он приличный человек, хоть и еврей». При этом толпы наших ровесников по сей день недоумевают: «Да разве в Союзе был антисемитизм? Мы никогда об этом не думали». В том и фишка, что думают об этом только те, кого это касается напрямую. Можно ли влезть в шкуру еврея — об этом и рассказывает кино. Рассказывая о нем, еще раз оговорюсь, я не пытаюсь сравнивать СССР с Америкой, просто у каждого зрителя есть бэкграунд, и мы на свой имеем право. Антисемит — непременная тень еврея, как говаривал уже упомянутый тут Эйнштейн. Было бы логично, если бы и фильм на эту тему снимали евреи — но тут другой случай.

Обидели Занука
Вопреки имени, казалось бы, указывающему на еврейство, режиссер Элиа Казан был греком турецкого происхождения и понимал, что с фамилией Кастанжиоглу карьеры в Голливуде не сделать. А евреям там были скорее рады, Казан был предприимчив, и вовремя сменив имя, удачно вписался в Голлливуд. 
Изменчивость вообще была в характере Казана. «За свою жизнь я сбросил несколько шкур, прожил несколько жизней и познал насильственные и жестокие изменения. Обычно я понимал, что произошло уже после того, как это произошло», — признавался режиссер в своей автобиографии «Элиа Казан: Жизнь» (1988). Об этом свойстве его натуры говорит и печально знаменитое участие Казана в работе Комиссии Конгресса США по расследованию антиамериканской деятельности, для которой он, в течение 19 месяцев бывший членом Компартии США, стал, как считалось, очевидной мишенью. Комиссия начала свою деятельность в том самом году, когда на экраны вышел —и имел феноменальный успех, принеся миллионы продюсерам, — фильм «Джентльменское соглашение». Через пять лет после премьеры Казан по собственной воле сдал комиссии имена 11 старых друзей и коллег, некоторых из которых сам же когда-то уговорил вступить в коммунистическую ячейку. Сдал, потому что хотел продолжить карьеру в кино. Хотя спокойно мог бы пересидеть страшное время на Бродвее, как один из самых успешных на тот момент театральных режиссеров. Но зачем пережидать? Все логично: Казан разочаровался в идеях, выступил на комиссии, а назавтра подписал мегавыгодный контракт. Когда в 1999-м году, со в второй попытки, ему все-таки присудили почетного «Оскара», многие гости церемонии отказались вставать и аплодировать. В прессе против решения о награждении выступил, среди прочих, Род Стайгер, сыгравший главную роль в выдающемся фильме Сидни Люмета «Ростовщик» (1964) — эта картина стала одним из самых ярких выступлений Голливуда против антисемитизма. Но она вышла почти через 20 лет после «Джентльменского соглашения» — было время для осмысления. А Казан, при всех вопросах к нему, стал первым.
Название фильма, кстати, повторяет реплику из сценария, о том, что те самые «хорошие» люди, живущие в приличных местах, заключили друг с другом некое соглашение: одни делают вид, что не замечают ксенофобии других, а те притворяются, что и не ксенофобы вовсе - просто хотят спокойно жить. Как говорит один из персонажей — офицер и еврей, самый близкий друг Грина, вместе с которым тот вырос: «Это другая война». После Гитлера слово «война» имело неформальный смысл — но сейчас все вернулось, и фильм опять смотрится с небывалым энтузиазмом.
Между тем, инициатором его был вовсе не Казан, а Деррил Френсис Занук, точно так же не имевший кровного отношения к евреям. Великий продюсер и многолетний глава киностудии Twentieth Century Fox, он столкнулся с проблемой на собственном опыте: посчитав Занука евреем (что было неправдой), ему отказал в членстве Лос-Анджелесский загородный клуб. В ответ рассвирепевший продюсер моментально решил приступить к экранизации романа Лоры Хобсон, который и явился литературной основой.
Обычно пишут Лора З. Хобсон, З — от ее девичьей фамилии Заметкин. Дочь еврейских эмигрантов – социалистов, она была журналистом, публиковалась в 1930-х в «Нью-Йоркере», в 1943-м известное издательство Simon&Shuster выпустило написанный ею по заказу роман «Нарушители границы», о еврейских беженцах, которым во время войны отказали во въезде в Штаты. История была основана на личном опыте — Хобсон безуспешно пыталась добыть визы для некой семьи. И когда в феврале 1947-го в «Космополитене» — пусть вас это не удивляет — был опубликован ее следующий опус, книгу ждал невероятный успех: «Джентльменское соглашение» заняло первое место в списке бестселлеров New York Times, где 14 недель оставалось лидером. 
У романа, в свою очередь, тоже есть предыстория. В номере Time от 14 февраля 1944 года Хобсон прочла статью о выступлении в Конгрессе, в Палате представителей, демократа Джона Э. Рэнкина, назвавшего газетного обозревателя Уолтера Уинчена «маленьким жидом». Time сообщал, что конгрессмены не только не осудили Рэнкина, но восторженно ему аплодировали. Ответив на это новым романом, Лора Хобсон задавалась вопросом, насколько антисемитской оказалась ее родина, раз такое стало возможным. Насколько распространены ксенофобские настроения не только среди открытых религиозных фанатиков, но среди других, всех остальных? Едва ли успех ее сочинению обеспечили литературные достоинства — скорее, все же тема. Зерно упало на удобренную антисемитами почву. 
А ведь Занука отговаривали от съемок фильма все, включая евреев — ровно так, как в картине отговаривают от писания журналистского расследования Грина. Лично Сэмюэл Голдвин умолял отказаться от проекта, опасаясь, как бы не стало еще хуже — «это вызовет проблемы». Все боялись, помимо прочего, что фильм не пройдет цензуру, потому что Джозеф Брин — главный американский киноцензор, ответственный за так называемый Кодекс Хейса, принятый всеми киностудиями, в какой-то момент пренебрежительно отзывался о евреях. Были и другие, не менее абсурдные, но совсем небезосновательные причины для «непрохождения» фильма. Например, такая: Кэти, героиня Дороти Макгуайр, по сюжету — в разводе, соответственно, созданный католиками Национальный американский легион порядочности (The National Legion of Decency), мог бы восстать против такого кино. 
По всей видимости, совокупность этих факторов и заставила отказаться от главной роли первого претендента на нее Кэри Гранта. И Грегори Пеку агенты не советовали — опасались, что такая роль помешает карьере. Но отказать Зануку было бы со стороны Пека не меньшей глупостью. Это было бы и непоследовательно — актер, который был, кстати, католиком, оказался одним из немногих голливудских героев, осмелившихся выступить против методов Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. В обычной жизни Грегори Пек был, похоже, человеком столь же твердых убеждений, как и большинство сыгранных им героев. Тут он тоже не послушался — и победил.
Ирина МАК 
Иллюстрации - кадры из фильма