Пустите вдову замуж (часть 1)

Ну, толстосумом его именовали только в Рознове, городке неподалеку от Пьятра-Нямца, в заброшенном краю Румынии у подножия Восточных Карпат. В месте поприличнее Мотла с трудом назвали бы зажиточным человеком. 
Со Всевышним отношения у Мотла были простецкими.
 – Я не фанатик, я прагматик, – любил повторять он, сбегая из синагоги до завершения молитвы. Из всех возможных послаблений и поблажек, дарованных еврею строгим сводом законом, Мотл выбирал все. Он и на уроки Торы ходил только для того, чтобы узнать, где и как можно закосить. 
– Ох, Мотеле, Мотеле, – упрекали его сведущие люди. – Вот попадешь на вышний суд, что ты там скажешь?
– Тоже мне испугали, – улыбался Мотл. – На суд у папы? Да хоть сейчас! 
Почему у Мотла был всего один ребенок – дочь Ента – многодетные евреи Рознова объясняли по-разному. Одни разводили руками и поднимали глаза к потолку, мол, все от Него. Другие начинали сетовать на непоседливый характер Мотла, мол, времени на обзаведение детьми у него просто не осталось: все потратил на беготню за парнасой - заработком. 
– Ему бы остановиться и оглянуться, – советовали умники. – Возможно, парнаса стоит у Мотла за спиной и ожидает, когда он соизволит повернуться и обратить на нее внимание. А Мотл дует вперед закусив удила и убегает от парнасы.
Если мерилом женской праведности считать скромность, в жены Мотлу досталась великая праведница. Ее не было видно и не было слышно. Скрываясь в тени суетливого, пузырящегося от избытка слов мужа, она ухитрилась остаться незаметной настолько, что даже имя жены Мотла не попало в нашу историю.
Ее единственная дочь, Ента, уродилась не умницей, не красавицей. Обыкновенная девушка, нос в веснушках, кряжистая фигура, больше подходящая парню, небольшие глазки. Вот только улыбка замечательная – широкая, щедрая. И зубки белые, ровненькие, как на подбор.
Читать Ента умела, но не любила. Умела шить, умела вкусно готовить, умела содержать в порядке дом и вести хозяйство. Ну, тоже ведь немало! Впрочем, для счастья не нужны ни красота, ни ум, ни даже большие деньги. Счастье – отдельная субстанция, которой Всевышний наделяет того, кого сочтет достойным. 
Когда пришло время искать жениха для дочери, Мотл, не поскупившись, пригласил самого лучшего свата. Правда, перед этим он, вместе с женой, осторожно спросил Енту, нет ли у нее кого-нибудь на примете. 
– Кто знает, что творится в голове современной девушки? – сказал Мотл жене перед тем, как вызвать дочь на разговор. – А уж какие бури проносятся в ее сердце...
– Какие еще бури? – удивилась жена. – В сердце нашей Енты царят покой и хорошая погода.
Жена оказалась права. Выслушав вопрос отца, Ента улыбнулась.
– Папа и мама, я совсем ничего не понимаю в парнях. Лучше всего выберите мне кого-нибудь хорошего. Только я хочу взглянуть на него перед тем, как его приведут знакомиться.
Мотл с облегчением вздохнул и позвал свата. Несмотря на сговорчивый ответ, Ента согласилась на встречу только с четвертым кандидатом, на взгляд Мотла самым неудачным из всех предложенных. Но именно он и оказался избранником его дочери.
– Зачем ты предложил ей этого шлепера?! – в сердцах бросил Мотл свату после того, как сияющая Ента объявила родителям о своем решении. 
– Видишь ли, Мотл, – спокойно ответил сват, повидавший на своем веку и упрямых женихов, и несговорчивых невест, и раздражительных родителей. – Из всех парней Рознова Кива больше всего походит на того, кого ищет твоя дочь.
– А что, кроме Рознова евреи больше нигде не живут? – возмутился Мотл.
– Может, и живут, – ответил сват, – только мне они не ведомы. Если ты хотел жениха из другого местечка, надо было обращаться не ко мне. А сейчас уже поздно горевать о пролитом молоке – дочка твоя выбор сделала. 
Кива, в отличие от мудреца рабби Акивы, в честь которого был назван, не был ни мудрецом, ни умельцем, ни красавцем, ни даже ловкачом. Любое дело, за которое он брался, получалось у него середина на половину. Поэтому в лицо его полным именем не называли, заменяя его сокращением Кива, а за глаза откровенно именовали шлепером.
И вот эту дурнушку вместе с этим шлепером Всевышний избрал для счастья! Нет, ну просто скулы сводит от такой несправедливости! Хочется выть и писать жалобы! Но кому тут пожалуешься? И на кого? Эх…. 
Ента и Кива не понимали своего счастья, как не чувствует здоровья ничем не больной человек. Они просто жили: скромно, очень скромно – даже по понятиям Рознова. Но какая разница, сколько блюд стоит на субботнем столе, если глаза у хозяйки сияют не хуже зажженных ею свечек?
Кива выучился шить меховые шапки и рукавицы – вещи в предгорьях Карпат весьма полезные. Шапки выходили не шибко красивые, но добротные и теплые, потому что Кива не старался выгадать при раскрое, и шил без воровства. Покупатели быстро оценили честность, и румынские крестьяне из окрестных городков и деревень стали покупать только у Кивы. Азохенвей, какой заработок, но все-таки позволяющий содержать семью. 
Сын у счастливой пары родился ровно через девять месяцев после свадьбы.
– Ни одного дня не потеряли, – гордо повторял счастливый дед Мотл, всю жизнь мечтавший ходить субботним вечером в синагогу с сыном, но так и не дождавшийся исполнения мечты. И вот с рождением внука мечта начала показывать розовые ушки из гнездышка.
Прошло несколько безмятежных лет. И хоть такое определение плохо подходит для еврейской жизни в галуте, Ента и Кива наслаждались простыми радостями жизни. Можно быть сытым от жаркого с кусками отборной говядины, но точно такая же сытость приходит от чолнта с куриными ножками. 
Особенно радостными получались вечера. Когда после долгого рабочего дня Кива возвращался домой, его ожидал горячий ужин и ласковая улыбка жены. После еды он усаживался в удобное кресло, доставал кисет, набитый ароматнейшим табаком, раскуривал трубочку, и до дремоты листал священные книги. 
Кисет этот стоит отдельного упоминания. Его сшила Ента, искусно украсив затейливым рисунком. Желтые шелковые нитки изображали две колонны – Боаз и Яхнин. 
– Почему колонны? – переспросила Ента, когда Кива в первый раз увидел подарок. – Да потому, что они стояли в Иерусалимском Храме. А там был специальный жертвенник для воскурения благовоний. Пусть каждая выкуренная тобой трубка будет памятью о тех воскурениях. 
Очнувшись от дремоты над раскрытой книгой, Кива перебирался в постель, к нежным объятиям любимой жены, и спокойно спал до утра. 
 А потом… а потом… Счастье и безмятежность – это искры, упавшие в наш мир из сияющего горнего пространства. Плохо им тут, мерзко из-за лжи, холодно от унижения одного человека другим, жарко от насилия, муторно от грабежа. Вспыхивают они на мгновения, освещая чудесным светом унылый пейзаж, и тут же исчезают, оставляя нас в темноте.
Царь румынский надумал воевать с императором австрийским и для этой войны ему срочно понадобился Кива. Он оказался единственным евреем Рознова, призванным в румынскую армию. Ента едва успела уложить в мешок несколько пар чистого белья, кисет с табаком и трубку, как за мужем пришли. Торопились так, будто от Кивы зависела судьба румынского королевства. 
Первые несколько месяцев письма приходили регулярно. Кива писал через день, подробно рассказывая, чем он занят, какие отношения между солдатами и офицерами, описывал незатейливое меню армейской кухни. Положение его было тяжелым, но терпимым. 
Потом начались бои. Румынская армия оказалась неумелой и плохо подготовленной, войска кайзера разгромили ее под Бухарестом и заняли столицу. Остатки румынских войск отступили в Молдову, а письма от Кивы перестали приходить. 
Ента не находила себе места. Слезы быстро закончились, она пыталась забыться, читая Псалмы и придумывая для себя работу по дому. Увы, присловье, будто домашняя работа нескончаема, придумали нерадивые хозяйки. У Енты все горело под руками, поэтому большую часть времени она проводила в горестных раздумьях и воспоминаниях об ушедшем счастье. 
Последние годы она ощущала себя частью единого целого. Кива был продолжением ее собственного тела. Все, что происходило с ним, происходило и с ней. И вот сейчас эта общность начала давать трещины, проседать и разрушаться. Ента пыталась объяснить себе, что это неправильно, ее муж жив, скоро вернется, и все опять пойдет заведенным порядком. Но сердце не слушалось, в сердце клубился холодный туман предчувствия большого горя. 
Тянулись дни, нескончаемо длились недели, невыносимо ползли месяцы. Спустя год война закончилась сепаратным миром, и солдаты начали возвращаться домой. Но от Кивы по-прежнему не было весточки. 
Ента сильно похудела, спала с лица. Как ни странно, но несчастье пошло ей на пользу, превратив юную толстушку в стройную женщину с печальными глазами. На вытянувшемся лице Енты проступили черты трагической красоты. 
В один ужасный день почта доставила горькое известие. Один из сослуживцев описал бой, в котором пропал Кива. Его часть угодила под губительный огонь вражеской артиллерии, сносившей трехскатные блиндажи. В одном из них скрывался пулеметный расчет Кивы. Блиндаж был полностью разрушен и хоть тело не нашли, и не было свидетелей смерти Кивы, ни у кого не возникло даже тени сомнения в его гибели.
В письмо был вложен кисет с вышитыми на нем колоннами Боаз и Яхнин. Этот кисет вонзился Енте под ложечку, словно заточенное лезвие. Дышать удавалось лишь свернувшись клубочком и уперев лицо в колени. Стоило чуть распрямиться, как боль под ложечкой перехватывала дыхание. Она пролежала так двое суток, а когда сумела подняться, от прежней Енты не осталось даже следа. 
В глубине души, на самом ее дне, где подобно гадам морских пучин могут существовать только самые чудовищные создания, Мотл был рад избавлению от шлепера. Боже упаси, он никогда бы не отважился произнести такое вслух, да и думать о случившемся осмеливался лишь украдкой, в полмысли, нет, даже в ее четверть. Но и этих осторожных соображений хватало, чтобы начать строить планы на дальнейшую судьбу дочери. 
Овдовевшая Ента оказалась вполне завидной невестой. У нее был свой дом, богатые родители и замечательный сын. Сын – залог того, что речь не идет о яловой телке, что женщина может рожать и с Божьей помощью в новом браке порадует мужа здоровыми и крепкими детьми. 
Немаловажную роль играла осенившая Енту красота. Пережитое горе превратило ее в лакомый кусочек, и это могло оказаться важнее всех прочих обстоятельств. 
Главной препоной на пути к будущему счастливому браку был статус Енты. Без достоверных доказательств смерти Кивы она оказалась соломенной вдовой. Разрешить новый брак мог только большой раввин, и то лишь после тщательного изучения всех фактов и документов, выслушивания свидетельств. Подобного рода решения требовали величайшей осторожности, скрупулезного анализа, ясности ума и влекли за собой огромную ответственность. Еще бы, ведь от раввина зависело, останется женщина до конца дней одинокой или сумеет построить новый дом. 
О повороте судьбы, когда после второго замужества и рождения детей в местечке появляется чудом выживший первый муж, даже не хотелось думать. Ведь тогда дети от второго брака оказались бы мамзерами – клеймо, которое невозможно ни смыть, ни загладить. 
Поэтому во всем румынском королевстве такого рода делами занимались только два человека. И один из них, раввин Хаим-Мордехай Ролар, был раввином города Рознов.